Я не вспоминаю, я помню.

Мне многие не верят, но я помню как умер Сталин
В первых числах марта 1953 мне было два года и неполный месяц. Картинка осталась туманная и, скорее, реконструированная - это я много-много позже понял (или придумал), что она означала.
А картинка такая. Наша комната в Печоре. Вероятно, вечер - горит лампа. Мама сидит, отвернувшись к спинке кровати, плачет. Папа ей что-то выговаривает, мне кажется ‐ сердито.
Мой диалог с папой:
— Почему мама плачет?
— Дядя умер.
— Почему умер, болел?
— Да, болел.
Всё.

А еще, я видел два имени на мавзолее и четыре профиля на панно, украшавшем Центральный телеграф в Москве.

#

Картинка "как умер Сталин", наверно, требует разъяснений.
Я спрашивал у мамы, могло ли быть так или это наведенная галлюцинация? Удивилась, что помню... Рассказывала... "Он меня ругал - не вздумай на людях плакать! Там же вокруг все были - либо расконвоированные, либо поселенцы, либо ссыльные. Громко не радовались, но слёз не простили бы"
И уже давно, когда слышу поющих Галича "Все стоим, ревмя ревём, И вохровцы, и зэки.", я с трудом сдерживаюсь, что бы песню не испортить.

#

Отец очень мало рассказывал. Правильнее, наверно, сказать - проговаривался, чаще всего - в застольных разговорах с мамой, бабушкой - ее мамой, с редко появляющимися знакомыми из тех времен...
Для меня рабочая легенда была - папа был изыскателем и прокладывал трассу там, где еще никто не проходил. Поэтому и лагерь для меня был - лагерь, бивак. Строители, геологи, изыскатели и Чингачгук. О другом значении слова лагерь я узнал — понимаю сейчас, сравнивая даты — уже после смерти папы. "Поставили лагерь на болоте".
По телевизору нечто похожее на "Город на заре"... — мы лес валили там, где они потом свои первые палатки ставили
— Ты думаешь красная рыба это так здорово? Как-то весь лагерь всю зиму только одну семгу ел, не было подвоза, что по осени добыли, то и ели.

С приятелем, Малыгиным (?). Блатарь себе пуговицу к щеке пришивал, чтоб на работы не выходить — На лесоповале топор подтачивается каждую свободную минуту. Что там, бриться, карандаш топором как иголку затачивали.

Мы с ним ходили в баню, там мужики в предбанники выпивали и начинался разговор, где, кто, на каком фронте (это зима 61 или 62 года). Выходим, я спрашиваю, "пап, а ты в войну на каком фронте был?" (Видно до меня дошло, что про войну отец никогда не рассказывал).— Пулемётчиком, в запасном полку. Я тебе потом расскажу, подрасти чуть". И что-то про "успеть бы". Думаю, он много чего мне хотел рассказать. Потом в бумагах я нашел пустой конверт с надписью папиным тонким почерком "1975". В этот год мне исполнится столько же, сколько ему было в 1932. Не успел. А может и оставил письмо, но мама могла его и уничтожить. У неё были сложные отношения с семейными тайнами.

#

Другая семейная оегенда, хотя и из того же ларца. Папа учился в Саратовском университете, и с какого-то из старших курсов перевелся в Ленинград, в Горный институт. Там - студенческий научный кружок. Забрали профессора, а заодно и студентов. Диплома отец так и не получил. Потом-потом, в начале 60х поступил в ВЗИИТ (или ВЗИИЖТ?), но тоже не доучился, сердце, 56 лет.

#

#

Киреевск.
Осенью 1956 г. семья оказалась в городке Киреевск, в сорока километрах от Тулы. И не очень далеко от Москвы, и - важно - не областной центр. Одна беда, железной дороги не было и железных дорог поблизости не строили. Был, зато, трест "Мосбассдорстрой", строивший автомобильные подъезные пути к шахтам. Там папа работал, а мама переквалифицировалась из судмедэкспертов в педиатры. Первые полгода жили в бараке через дорогу от треста, а потом получили трехкомнатную квартиру в двухквартирном доме, тоже рядом с папиной работой. ((Фото 2023).)

#

#

#

Щекино
Двор. Футбол. Среди прочего, помню какой-то добрый мальчик в момент пробития пеналя засветил мне половиной кирпича по щиколотке. Боль дикая. Целился-то он в мяч, но попал - куда надо попал. Люблю футбол. Смотреть - да, а так не очень.
Бомбоубежище.
А если пересечь двор, потом пройти меж гаражей, то можно выйти коротким путем на улицу Колоскова. По ней ходили к рынку, если хотелось пройти по-чистому. Ну углу там был хлебный магазин. На газоне против магазина стоял бетонный кубик, моего тогдашнего роста, под крышей и с широкими, забранными решётками оконцами по стенам. У Андрея Анпилова есть в "рисунках на обоях" текст про его такой же кубик, бомбоубежище. У Андрея не задалось туда проникнуть... А я таки залез в этот кубик... Одна из решеток была выломана, помню - с восточной стороны, со стороны рынка. Наверно это был класс 4-5. Не раньше, потому что до четвертого жили в другом городе, Киреевске, и вряд ли позже, там главнее подобных приключений стал велосипед. Скорее всего - лето между 4 и 5. К походу готовился — запасся спичками и, броде бы, бельевой веревкой зачем-то. Зачем, не понимаю сейчас, я бы по ней ни подняться, ни спуститься. Залез, на четвереньках прополз по ходу — а вот попал в подвал или нет, не помню. Загажено там было. Но — приключение, да.

#

#

Годы двадцатые, а век двадцать первый.
((Фото 1 авг 2023).)