С Леонидом Альтшулером, исполнителем
песен из Тулы, я знаком третий десяток лет и до
недавнего времени полагал, что знаю о нем все. Один из
немногих и лучших (но отнюдь не потому, что немногих)
интерпретаторов Клячкина. Утонченный, изысканный и
притом мудрый, несуетный лирик. Какие-то его трактовки
могут показаться спорными, но "проходных", случайных,
безликих не припомню. Зато можно услышать много чего
такого, чего нигде больше не услышишь.
Вот что я знал, и так оно и есть. Hо
года три назад вдруг среди песен привычных зазвучали
неслыханные - понимай, как хочешь. Hе просто новые по
интонации, а просто новые. Леня дожил до авторства - до
своих стихов и музыки. И я ему позавидовал.
Я знал "бархатного", "плюшевого"
Альтшулера. Он оказался резким, кусачим и едким.
Возможно, пока он "работал" Клячкиным, у которого с
юмором были сложные отношения, он держал свой сарказм в
ножнах.
Я знал Альтшулера полусонного, бостонно
вальсирующего. Он запел в резком свингованном ритме.
Сбросил имидж зануды и заставил встрепенуться всех, кто
его слушал.
Мне нужен дождь:
я не расту,
небо закрыто травой.
То,
что упало на сад,
было, наверно,
для сада камней.
Жду теплых струй до костей
от небесных затей.
Я просто выстроил дом
и прошу вас, без добрых вестей
не приходите ко мне.
В доме моем
больше не сбудется воля Его.
Рай где-то там
и две тысячи лет воровства
на земле.
Мой дом в душистых лесах
в злых не нуждается
псах.
Сплю -
горло открыто,
калитка на старой
петле.
В доме моем
птицы в окно залетают,
смелы.
Зверь мое горе слизнет,
а свое он отгонит хвостом.
Что красит в доме углы
и для кого в
нем столы?
И о деньгах,
о королях
не говорят
и не изводят гостя постом.
В доме моем
можно прожить без ненужных одежд.
Душу
крупней, чем с пятак,
видно и так,
а наряд
- суета.
Вдвоем
по теплой реке
сплавляешься не без
надежд,
а в одиночку
в холодной
сидишь и считаешь,
считаешь,
считаешь до ста.
В доме моем
ты досчитаешь до ста
и поймешь:
в саду чужак -
новый цветок,
камню - росток,
а тебе повезло.
Ты знал:
вот-вот хлынет дождь,
но все, что ты помнишь о
нем, -
он в облаках,
как в запахе пыли,
он есть
предвкушенье Его.
Это не читается, это надо слушать. Hо
услышанный текст хочется увидеть своими глазами. Это
свойство поэзии Альтшулера.
А еще он выступил с занятным проектом.
Можно было бы назвать его "Папаша Кураж". Сам Леонид по
причине рабочей занятости и природной лени, скорее
всего, не сделает ни шагу для его реализации, но, может,
кто сподвигнется...
Суть вот в чем. Сейчас только ленивый
не имеет своего компакта или хотя бы кассеты. И все это
писано в студиях и за версту отдает мертвечиной
безлюдного саунда: посторонних в студию не пускают, а
далеко не каждый способен раскочегариться, когда не для
кого.
Леонид предпочитает живой дух: пусть в
зале кресла скрипят, пусть микрофон временами
"заводится", частотка не та, певец глотает слова и
брызжет слюной. Зато он живой, хвост накручен, глаза
горят, пар в котле на пределе - это так "по кайфу"! Hадо
делать "живые" кассеты и "сидюки".
Представить Альтшулера холодного
копчения (тишина в студии, пиджак на обложке)
невозможно.
|